Люба-Любовь. Потомку о моей жизни - Михаил Качан

Друзья Любочки – Муля (слева) и Володя Вайсбург.

Володя Вайсбург, очень добрый, невысокого роста и довольно плотный, если не толстый парень.

Муля, фамилию которого мы с Любочкой уже не помним, тоже добрый и умный парень высокого роста, горбоносый, чрезвычайно приятный в общении.

Пожалуй, Володя и Муля, действительно, были влюблены в Любочку, я это увидел с первой же встречи, но вслух они своих предпочтений и намерений не выказывали, – они ждали со стороны Любочки какого-нибудь сигнала, который бы выдал им ее предпочтение. Но сигнала не было, и они ходили на вечера, встречались, с радостью проводили вместе время, и Любочке было хорошо с ними.

Впоследствии как-то Муля сказал Любочке, что они никогда бы не посмели выказать своих чувств, пока бы Любочка сама не заговорила об этом или бы не показала бы, что ей кто-то из них нравится.

Саша Интриллигатор, он был из Харькова, невысокий, интеллигентный, симпатичный.

Леша Давыдов был красивый, с вдохновенным лицом и с горящими глазами. Черные, как смоль, волосы красиво обрамляли его мужественное лицо. Иногда я задумывался, не соперник ли? Но я видел, что он уделяет внимание другой девушке.

Еще двое, имен которых я не помню, играли на музыкальных инструментах – один на скрипке, а второй на аккордеоне. Они, смеясь, говорили про Любочку и себя: «Белоснежка и семь гномов».

Любочка рассказывала мне, что она познакомилась с этими ребятами в поезде летом 1953 года, когда возвращалась из Гомеля, куда она ездила навестить своего дядю, брата Берты Абрамовны, Любочкиной мамы, Израиля, его жены и детей – Милочку и Любочку.

Во сне Любочке приснилось, что играет какая-то прекрасная музыка. Она спала на верхней полке плацкартного вагона и, проснувшись, поняла, что музыка играет наяву. Любочка сползла вниз и пошла туда, откуда эта музыка доносилась. В последнем купе сидели все эти ребята, и двое из них на аккордеоне и скрипке играли Чардаш Монти. Любочка потихоньку пристроилась где-то сбоку и стала слушать.

Все эти ребята были, что называется, один лучше другого. Они мне очень нравились, хотя я и очень внимательно наблюдал, нет ли какой-нибудь эволюции в отношениях кого-либо из них с Любочкой. И особенно внимательно – за Володей и Мулей, а впоследствии – за Лешей Давыдовым.

Встреча с Мишей, то бишь, со мной

После второго курса в августе 1954 года Любочка с дочерью бывшего папиного сослуживца Неточкой Керпер поехала отдыхать в Игналину, в Литву.

Там семья Мунвезов – Соня с детьми – снимала дачу. Они вернулись домой на несколько дней раньше, а Любочка и Нета задержались, – были какие-то проблемы с билетами на поезд. Тут-то и произошла ее встреча со мной.

Мне здесь трудно говорить за Любочку. У меня свои воспоминания, а у нее свои. Когда она увидела меня первый раз на танцах и обратила на меня внимание, я был с тремя студентками института иностранных языков из Ленинграда. Любочка говорит, что я для нее тут же перестал существовать, потому что студентки иняза пользовались определенной репутацией. Не эти девочки конкретно, а вообще. В тот раз я не подошел к ней, но не оставлял намерений познакомиться. И, к счастью, познакомился. И хорошо, что ее предубеждение прошло.

Красавица

Дифирамбы Любочке

Любочка и в юности, и в молодости, и в зрелые годы была необыкновенно красива, но ее красота никогда не была холодной. Любочка – очень общительный, живой человек, и через секунду общения тебя уже покоряет ее ум и обаяние. Она всегда сразу обращала на себя внимание. Так было в тот далекий 1954 год, когда я ее случайно увидел. Так было и через 10 лет, когда мы жили в Академгородке, а Любочка играла в театре и слыла первой красавицей Академгородка.

Она, повторяю, она вообще теплый и общительный человек, с которым общаться очень просто. Просто, если ты сам естественен, не фамильярен и не заносчив. Этого она не терпела никогда.

И пошлости она никогда не выносила. Пошлый человек для нее сразу переставал существовать. Вокруг нее, как сказал впоследствии один из ее друзей, существовала аура чистоты и целомудрия, которую никто не смел преступить.

Я редко бывал пошл (бывал, бывал, иногда, что уж тут поделаешь) и запретную черту иногда преступал, каюсь, но мне это в то время прощалось. Правда, я видел, что с трудом.

Часть 2. Любочкины родители

Отец Любочки Николай Исаакович Штерн на склоне жизни в Академгородке.

Любочкин отец Николай Исаакович Штерн (1908—1991) незадолго до своей кончины написал воспоминания, которые я здесь и привожу. Название им он дал сам, но подзаголовки введены мною. Мною также подобраны фотографии.

Текст воспоминаний я снабдил комментариями, приведенными в конце этой главы.

Глава 3. Николай Исаакович Штерн

МОЁ КРАТКОЕ ЖИЗНЕОПИСАНИЕ

Наша семья

Пишу его в результате настойчивых пожеланий моей дочери Любы. Понимаю, что это очень трудное дело и поэтому заранее прошу меня простить за почерк4 и другие недочёты, которые будут у меня в процессе этого изложения.

Итак, начинаю. Я родился в 1908 году 25 марта в городе Двинске5. Теперь он называется Даугавпилс Латвийской ССР. Родился я в семье служащего.6 Отец был приказчиком7 в табачном магазине. Мать —домашняя хозяйка, хотя она по специальности была швея. Я родился третьим ребёнком, а впоследствии нас было пять братьев и две сестры.8 Такая многочисленная семья переживала материальные трудности.

Семья Исаака и Ревекки Штерн. Слева направо стоят: Яков, Николай (Касрил), Александр; сидят: Михаил (Хацкель), Шаха (Соломон), Ревекка, София, Исаак, Геня (Лена). Примерно 1929 г.

Из Двинска в Вологду

Город Двинск был крепостью, и немцы в первую мировую войну бомбили наш город. Бывало, что ночью мать хватала всех ребят и бежала под крытые ворота, и мы были свидетелями, как бесчинствовали германские лётчики.

В результате угрозы захвата города немцами наша семья в ноябре 1917 года как беженцы переехали в глубокий тыл, город Вологду.9

Помню в дни Октябрьской революции10 мы переезжали в Петрограде на другой вокзал. К сожалению, это было вечером и впечатлений осталось мало.

В Вологде мы поселились во флигеле на ул. Чернышевского, дом 32. Флигель принадлежал купцу Мурыгину, который, кроме флигеля, имел ещё два двухэтажных дома. Отец устроился на мыловаренном заводе мыловаром. Мы, старшие сыновья Михаил, Яков и я, помогали родителям, чтобы прожить с такой оравой (7—9 человек).

Мы занимались торговлей папиросами, семечками, махоркой. Время в 1918—22 годах было тяжелое. Кушали без хлеба колоб11 или жмелки,12 которыми кормили скот. Деликатесом были голуби, которых мы убивали в амбаре, который был напротив нашего дома.

Никогда не забуду такое событие. В эти голодные годы продали за мешок картошки большой красивый шкаф. Крестьянин был так доволен покупкой, ему так понравился шкаф, что через некоторое время он привёз нам ещё мешок картошки бесплатно.

Мне повезло учиться

Где-то в 1921 голодном году родители отдали меня учиться в хедер,13 где мы изучали талмуд. Учитель (ребе) Козловский ходил по классу с линейкой в руках. Отвлекающегося ученика бил линейкой по рукам. В то время за учение в школе надо было платить деньги. Естественно, что при такой большой семье отец не мог платить, средств не было. Старшие братья: Миша и Яша не учились, а мне повезло.

В городе была школа-коммуны,14 в которой учились беспризорники, воришки и другой преступный элемент, содержащийся в детском доме. Поэтому там обучение было бесплатное. И вот в эту школу я и поступил. В 1924 году я эту школу (семилетку) закончил с хорошими оценками. Во время обучения в школе воспитанники детского дома обслуживались в городском кинотеатре бесплатно. И я с ними тоже бесплатно ходил в кино один или два раза в неделю.

По окончании школы-коммуны я поступил в Вологодский педагогический техникум и там окончил три курса. Так как техникум готовил учителей для сельской местности, летом учащиеся выезжали в учебный совхоз «Олсуфьево». Там мы жили по два месяца и получали навыки работы в сельском хозяйстве. Косили, пахали, работали на лошадях. Особенно я любил работать с лошадьми. Возил навоз с хлева на поля, скошенное сено с поля на сеновал.

В воскресные дни к нам в Олсуфьево со всех окрестных деревень приходили парни и девушки с тальянками.15 Как и мы, они любили танцевать кадриль, когда четыре девушки и четыре парня стояли друг против друга и пускались в пляс в шесть танцевальных колец с дробью, выбиваемой каблуками. Такую практику мы проводили все три года моего учения в педтехникуме. Но кончить техникум мне не удалось.

Выезд в Израиль был прекращён